Он посмотрел на уходящий вверх, утыканный пушками борт британского флагмана и глубоко вздохнул: "Могу ведь и не вернуться. Что бы там ни было — от меня они ничего не узнают, даже имени моего".
С корабля сбросили трап. Меир, карабкаясь вверх, между двумя солдатами, хмыкнул: "Можно было бы прямо сейчас в воду прыгнуть. Но меня пристрелят, на месте, тут семь фрегатов вокруг стоят. И потом, не зря же я письмо капитана Мартина Кроу с собой взял — мало ли, вдруг его сын тут".
Он ступил на палубу. Подняв голову, мужчина уперся глазами в холодный, ненавидящий взгляд адмирала, — британец был много выше его.
— Господин Оливер, должно быть? — поинтересовался Родни.
Меир только кивнул.
— А как вас зовут на самом деле? — Меир ощутил запах вина, что исходил от адмирала, и отвернулся.
— В трюм его, — приказал Родни, прижимая к глазу подзорную трубу. "Губернатор де Грааф поднял белый флаг, спускайте мою шлюпку. Сейчас я приму капитуляцию голландцев, а потом — займусь вами, господин Оливер, — по складам, издевательски, протянул адмирал.
Меир вздернул подбородок и почувствовал толчок штыком в спину. Он в последний раз взглянул на бесконечное, просторное небо, и отчего-то улыбнулся.
За окнами губернаторской резиденции полыхал багровый, тревожный закат.
— Ветер завтра будет, — подумала Эстер, опираясь на изящный туалетный столик госпожи де Грааф, тяжело, с присвистом дыша. "Больно-то как, но ничего, вроде справляюсь".
Голландка зашла в спальню, неся в одной руке ведро горячей воды, другой — придерживая стопку чистых, холщовых полотенец.
— Караул поставили у дверей, — угрюмо сказала она. "Всех мужчин интернировали, согнали в бараки портовые, на склады".
— Там же…, товары были…, - простонала Эстер.
Госпожа де Грааф махнула рукой: "Они их еще с полудня, как мы капитулировали — начали в свои трюмы перегружать". Она мягко посадила женщину на кровать. Эстер заметила следы слез у нее на лице. "А ваш муж, госпожа де Грааф? — внезапно спросила женщина. "Он где?"
— Тоже там, — голландка яростно терла руки мылом. "Его с мальчиками увели. Якоб так плакал, — ее голос, на мгновение задрожал, но женщина справилась с собой, — ему всего десять, зачем его было забирать…, С детьми воюют, — она встряхнула укрытой чепцом головой. Встав на колени, женщина добавила: "Еле девочек уложила. Магде три годика, цепляется за меня и рыдает: "Хочу к папе! Где папа!"
Она взглянула на лицо Эстер и пробормотала: "Простите, госпожа Оливер…"
Женщина только помолчала: "Ну, что там? Я чувствую — потуги уже скоро".
— Все хорошо, — улыбнулась жена губернатора и вздрогнула — снизу, с улицы донеслись чьи-то пьяные голоса и звуки выстрелов.
— Мама, — раздался девичий голос, — Магда проснулась, плачет. Голландка вздохнула и велела старшей дочери, что стояла в одной ночной рубашке: "Поноси ее по коридору, Аннеке, видишь же — госпожа Оливер родит вот-вот. Покачай, спой колыбельную".
— Горит что-то, — измученно сказала Эстер, превозмогая боль. "Чувствуете, госпожа де Грааф?"
Голландка выглянула в окно: "Они на берегу костры разжигают, ничего страшного. Там на складах вино было, — она горько усмехнулась, — наверняка всю ночь гулять будут".
В коридоре, за распахнутой дверью, послышались тяжелые шаги. Детский голос неуверенно сказал: "Нас уже обыскивали, господа, тут нет мужчин, нет оружия…, - Аннеке прервалась и отчаянно крикнула: "Не надо!"
Ребенок зарыдал. Эстер, сжав зубы, велела: "Госпожа де Грааф, дайте мне мешочек, что я принесла".
Эстер достала заряженный пистолет. Глаза голландки расширились: "Не надо, госпожа Оливер…, Вы же слышали — адмирал Родни велел расстреливать на месте всех, у кого найдут ружья или пистолеты…".
— Мама! Мамочка! — рыдала Аннеке. Эстер, отстранив жену губернатора, с трудом встав на ноги, вышла в коридор.
Маленькая Магда тихо плакала, укрывшись в углу. Эстер бросила один взгляд на солдат, что сгрудились вокруг Аннеке. Та стояла, согнувшись, прикрывая руками еще плоскую, детскую грудь, что виднелась из-под разорванной рубашки. Под глазом девочки набухал синяк.
— Всем немедленно отойти, — гневно приказала Эстер и выстрелила в потолок. Госпожа де Грааф взвизгнула. Аннеке, подхватив сестру, ринулась в детскую.
— Заприте их, — Эстер, раздув ноздри, выпрямила спину: "Стыдитесь, господа! Адмирал Родни обещал защиту всем женщинам и детям, а вы вместо этого — нападаете на девочку тринадцати лет! Вон отсюда!
— Что такое? — раздался строгий голос с порога. Высокий, красивый мужчина с перевязанной рукой, в старом, прожженном морском мундире, велел: "Всем спуститься вниз!"
— У нее пистолет, капитан, — хмуро сказал один из солдат. "Адмирал Родни приказал…"
— Я слышал, — оборвал его мужчина. У него были каштановые, выгоревшие на концах до темного золота волосы, и лазоревые глаза. Он подождал, пока солдаты, толкаясь, не высыпали на лестницу. Мужчина поклонился: "Я приношу вам свои извинения, мадам. Отдайте мне оружие, и я клянусь честью британского офицера — вас больше никто не обеспокоит, — он увидел живот Эстер. Покраснев, смешавшись, капитан пробормотал: "Простите, пожалуйста, я не думал…, Я сейчас уйду, разумеется".
Эстер протянула мужчине пистолет и еще успела увидеть блеск золотого эфеса его шпаги. Дверь на лестницу захлопнулась. Она, мотая головой, опустившись на четвереньки, простонала: "Вот и все, госпожа де Грааф… Я не дойду…, до спальни…"
— Сейчас, сейчас, — голландка погладила ее по спине и всхлипнула: "Госпожа Оливер, как мне вас благодарить…, Вы ведь жизнью рисковали, ради моих девочек…"
— Мне рассказывали легенду…, - Эстер, было хотела закричать, но одернула себя: "Там дети, они и так напуганы, — моя родственница, давно еще, рожала. В это время в дом, где она была — молния ударила. Ничего, — она раскрыла рот, — родила. И мы родим, госпожа де Грааф, несите воду и холсты.
Эстер подползла к стене. Опираясь на нее, разведя ноги, она поглядела на свой живот: "Папа тебя еще возьмет на руки. Правда, маленький мой. Он обещал, и он вернется".
Она почувствовала страшную, выворачивающую ее наизнанку боль. Выгнувшись, Эстер услышала голос госпожи де Грааф: "Головка, госпожа Оливер. Теперь помедленнее надо, потерпите".
— Я знаю, — Эстер еще смогла улыбнуться и добавила: "Все будет, как надо".
Эстер дрогнула ресницами. Зевнув, не открывая глаз, она шепнула: "Тоже спишь, маленький Хаим?"
Мальчик дремал у ее груди, — чистенький, вымытый. Эстер тихо рассмеялась: "Ресницы у тебя — такие длинные".